(мистерия в трех частях)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
...МЕЖДУ НИМИ ПРИШЕЛ И САТАНА
(Иов 1, 6.)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
САТАНА - молодой человек в просторной черной униформе.
АРХАНГЕЛЫ И АНГЕЛЫ (в дальнейшем - просто АНГЕЛЫ):
архангел ГАВРИИЛ
архангел МИХАИЛ
архангел РАФАИЛ
архангел УРИИЛ
ангел ВАРАХИИЛ
ангел ТИРИИЛ - молодые люди крепкого телосложения в просторных униформах цвета хаки.
ХЕРУВИМ с бычьей головой и четырьмя крыльями, в той же униформе.
ДЕКОРАЦИЯ - коридор учреждения с тремя дверями; под стенками - стулья. На одной из стен - громкоговоритель, под ним - большая красная кнопка.
***
[Занавес раскрывается. На стульях, довольно далеко друг от друга сидят ГАВРИИЛ и САТАНА. ГАВРИИЛ спокоен, подтянут и собран, САТАНА - беспокоится, вытирает пот со лба, ерзает на стуле. Заметно, что ему трудно дышать.
По прошествии некоторого времени через правую дверь входит УРИИЛ.]
УРИИЛ: Мир тебе, Гавриил. Война тебе, Сатана.
ГАВРИИЛ: Мир тебе, Уриил. [САТАНА не отвечает.]
УРИИЛ [глядя на репродуктор]: Повелевает?
ГАВРИИЛ: Безмолвствует.
УРИИЛ: Хвала Ему да пребудет вовек. [Садится рядом с ГАВРИИЛОМ.]
ГАВРИИЛ: Велик Господь и всехвален. Аминь.
[Пауза.]
САТАНА: Господи, как душно! С ума можно сойти!
Мои волосы плавятся и текут; моя гортань покрывается трещинами; мои легкие превращаются в пыль. Сколько можно сидеть? Сколько я уже здесь сижу? Гавриил!
ГАВРИИЛ: Я здесь, Сатана.
САТАНА: Сколько я уже здесь сижу?
ГАВРИИЛ [не понимая вопроса]: Сколько НАС уже здесь сидит?
САТАНА: Как долго я уже здесь сижу? Сколько времени я уже здесь сижу?
ГАВРИИЛ: Время бывает там. [Указывает вниз.] У нас не бывает времени.
[Пауза.
По прошествии некоторого времени через правую дверь входит МИХАИЛ.]
МИХАИЛ: Мир вам, братья. Война тебе, Сатана.
ГАВРИИЛ и УРИИЛ [дружно]: Мир тебе, Михаил.
САТАНА: Война тебе, Михаил.
МИХАИЛ [кивая на репродуктор]: Повелевает?
ГАВРИИЛ: Безмолвствует.
МИХАИЛ: Свят путь Твой, Господи. [Садится.]
ГАВРИИЛ: И где же есть Бог могущественный, как Ты.
УРИИЛ: Ты - Бог, творящий чудеса, Ты явил могущество свое среди народов.
[Освещение на сцене становится ярче. Из репродуктора звучит голос БОГА.]
БОГ: Архангел Уриил!
УРИИЛ: [вскочив и встав "смирно"]: Я!
БОГ: Бытие двадцать два, одиннадцать.
УРИИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ и вручает УРИИЛУ белый хитон, белые крылья на ремнях и живого ягненка, после чего возвращается в среднюю дверь. УРИИЛ прилаживает крылья себе за спину, надевает хитон поверх униформы, кладет ягненка на плечи и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
УРИИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ и МИХАИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[УРИИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум опускающегося лифта.
Пауза.]
САТАНА: Нет, я этого не перенесу. Мое сердце вырвется из груди, и мозг мой сварится как яичный желток, и кожа моя растает как снег. [Снимает рубаху, остается голый по пояс.] Гавриил!
ГАВРИИЛ: Я здесь, Сатана.
САТАНА: И минуты не могу оставаться в этом месте. Прошу тебя, передай Отцу, что я приходил к Нему. Что я не боюсь Его, что я не скрываюсь от лица Его, что я готов говорить с Ним.
ГАВРИИЛ: О чем же ты будешь с ним говорить?
САТАНА [после некоторого раздумья]: Не знаю. Может быть, Он сам задаст мне вопрос. И я отвечу ему.
ГАВРИИЛ: Значит, ты не готов говорить с Отцом.
[Пауза.
[Из правой двери на сцену входит ВАРАХИИЛ.]
ВАРАХИИЛ: Мир вам, братья. Война тебе, Сатана.
ГАВРИИЛ и МИХАИЛ [дружно]: Мир тебе, Варахиил.
САТАНА: Война тебе, Варахиил.
ВАРАХИИЛ [кивая на репродуктор]: Повелевает?
ГАВРИИЛ: Повелевает.
ВАРАХИИЛ: Славлю Господа, ибо Он благ. [Садится.]
МИХАИЛ: Ибо вовек милость его.
ГАВРИИЛ: Славим Бога богов, ибо вовек милость его.
[Из правой двери входит ТИРИИЛ.]
ТИРИИЛ: Мир вам, братья. Война тебе, Сатана.
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и ВАРАХИИЛ [дружно]: Мир тебе, Тириил.
САТАНА: Война тебе, Тириил.
ТИРИИЛ [кивая на репродуктор]: Повелевает?
[Освещение на сцене становится ярче. Из репродуктора звучит голос БОГА.]
БОГ: Ангел Тириил!
ТИРИИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Чисел двадцать два, с двадцать четвертого по тридцать пятый.
ТИРИИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ, вручает ТИРИИЛУ блестящий меч и возвращается в среднюю дверь. ТИРИИЛ делает мечом салют, несколько взмахов и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
ТИРИИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и ВАРАХИИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[ТИРИИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося лифта. Потом лифт опускается. Из левой двери выходит УРИИЛ.]
БОГ: Ангел Варахиил!
ВАРАХИИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Судий два, с первого по четвертый.
ВАРАХИИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ, вручает ВАРАХИИЛУ молоток, зубило и лом и возвращается в среднюю дверь. ВАРАХИИЛ сует молоток и зубило за пояс, кладет лом на плечо и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
ВАРАХИИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и ВАРАХИИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[ВАРАХИИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося лифта. Потом лифт опускается.]
БОГ: Архангел Уриил!
УРИИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Первая Царей девятнадцать, седьмой.
УРИИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ. САТАНА встает и преграждает ему путь.]
САТАНА: Эй, ты! Ступай, доложи Отцу, что сын Его Сатана, которому Он прислал свой вызов, уже давно здесь.
[ХЕРУВИМ дует на САТАНУ. САТАНА падает на пол. ХЕРУВИМ вручает УРИИЛУ несколько лепешек и кувшин воды и возвращается в среднюю дверь. УРИИЛ оборачивается к АНГЕЛАМ.]
УРИИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ и МИХАИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[УРИИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося и опускающегося лифта. Свет на сцене становится тусклее. Из двери появляется ТИРИИЛ, сдает ХЕРУВИМУ меч и садится на стул.
Через некоторое время из правой двери входит РАФАИЛ.]
РАФАИЛ: Мир вам, братья.
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и ТИРИИЛ [дружно]: Мир тебе, Рафаил.
РАФАИЛ [кивая на репродуктор]: Повелевает?
ГАВРИИЛ: Повелевает.
РАФАИЛ [глядя на лежащего САТАНУ]: Сатана?
[ГАВРИИЛ кивает головой.]
РАФАИЛ: Как чУдны дела твои, Господи! [Садится.
Из средней двери выходит ХЕРУВИМ с ведром воды и обливает САТАНУ.]
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и ТИРИИЛ [дружно]: Господь долготерпелив и многомилостив!
САТАНА [подняв голову]: Где я?
ГАВРИИЛ: Здесь.
[САТАНА оглядывается по сторонам, встает и садится на свое место.
Пауза. Через некоторое время свет на сцене становится ярче.]
БОГ: Ангел Тириил!
ТИРИИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Вторая Царей один, с третьего по пятнадцатый.
ТИРИИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ, вручает ТИРИИЛУ огнемет и возвращается в среднюю дверь. ТИРИИЛ надевает на себя баллоны, пускает небольшой язычок огня из огнемета и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
ТИРИИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ, МИХАИЛ и РАФАИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[ТИРИИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося лифта. Потом лифт опускается. Из левой двери выходит УРИИЛ и садится на стул, не снимая крыльев и белого хитона.]
УРИИЛ: Жарко.
САТАНА: Зной жестокий. Будто в сердце огня. И воздух как раскаленный песок.
УРИИЛ: Да. Душно. [Неосознанно теребит вырез хитона. АНГЕЛЫ смотрят на него с тревогой и сожалением.]
ГАВРИИЛ: Уриил, покайся.
УРИИЛ: Да. Сейчас. Господи, Отец наш небесный... [Икает.
Свет на сцене становится ярче.]
БОГ: Архангел Уриил!
УРИИЛ: Я...
БОГ: Свободен.
УРИИЛ: Есть...
[Снимает с себя белый хитон и крылья, подходит к средней двери. Оттуда появляется ХЕРУВИМ и принимает эти вещи. УРИИЛ направляется к правой двери.]
УРИИЛ: Грешен я, Господи, грешен, и лишь на великое милосердие Твое уповаю.
[Уходит.]
САТАНА: Господи! Господи! А как же я? Ждать мне или уйти? Я получил твой вызов и поднялся сюда; я преодолел трудный путь и теперь погибаю от зноя Твоих небес. Скажи мне хоть слово, Господи, или я вернусь к себе и не приду сюда больше.
БОГ: Архангел Михаил!
МИХАИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Даниила три, двадцать пятый, и шесть, двадцать второй.
МИХАИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ, вручает МИХАИЛУ огнетушитель, револьвер в кобуре и хлыст укротителя и возвращается в среднюю дверь. МИХАИЛ пристегивает кобуру, вешает хлыст на пояс и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
МИХАИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ и РАФАИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[МИХАИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося лифта. Потом лифт опускается. Из левой двери выходит ТИРИИЛ. Он сдает огнемет ХЕРУВИМУ и садится на стул.
Свет на сцене тускнеет. Пауза.
АНГЕЛЫ продолжают безмолвно и спокойно ждать. САТАНА бродит по сцене, несколько раз нажимает на красную кнопку, затем снова садится на место.
Через некоторое время свет на сцене становится ярче.]
БОГ: Архангел Рафаил!
РАФАИЛ [встав "смирно"]: Я!
БОГ: Товит, с пятой по двенадцатую.
РАФАИЛ: Есть!
[Поворачивается к средней двери. Дверь открывается, оттуда выходит ХЕРУВИМ, вручает РАФАИЛУ кусок мела в пакете и наручники. РАФАИЛ кладет мел в карман, вешает наручники на пояс и оборачивается к АНГЕЛАМ.]
РАФАИЛ [с легким поклоном]: Милость Господня да пребудет с вами.
ГАВРИИЛ и ТИРИИЛ [с легким поклоном]: Храни тебя Господь.
[РАФАИЛ уходит в левую дверь. За дверью слышится шум поднимающегося лифта. Потом лифт опускается. Из левой двери выходит ВАРАХИИЛ. Он сдает ХЕРУВИМУ запачканные мелом, поцарапанные и пощербленнные инструменты и садится на стул.
Свет на сцене становится тусклее. Пауза.]
САТАНА [надев рубаху и встав со своего места]: Прощайте, братья!
АНГЕЛЫ: Прощай, Сатана.
[САТАНА направляется к правой двери. Когда он уже миновал среднюю дверь, оттуда выходит ХЕРУВИМ.]
ХЕРУВИМ: Сатана!
САТАНА [обернувшись]: Что?
ХЕРУВИМ: Не ты ли хотел говорить с Господом?
САТАНА: Я? Нет, это Господь хотел говорить со мной. Вот, он вызвал меня сюда. Но он не решился заговорить со мной. И теперь я ухожу и не приду сюда больше.
ХЕРУВИМ: Но хочешь ли ты говорить с Господом? Или же ты не хочешь говорить с Господом?
САТАНА [задумавшись]: Хочу! Чтобы он не сказал потом: Сатана испугался говорить со Мной и бежал от лица Моего! Чтобы он не хвалился своею смелостью и своею силой.
О, у меня есть о чем его спросить и есть о чем ему рассказать. Я ходил по земле и обошел ее всю, и не было места, куда бы я не заглянул. И всюду видел я жестокость, грязь и беду; и нигде не нашел я следов справедливости Господней и милосердия Господнего. Куда они подевались? и где же тот свет, который светит во тьме?
ХЕРУВИМ: Кто ищет света, тот обретает свет; кто ищет грязи, тот обретает грязь. Свет и закон, справедливость и милосердие пребудут с миром Божьим вовек. Ступай, [указывает на красную кнопку], говори с Господом. Он услышит тебя.
[Сатана подходит к кнопке и изо всех сил нажимает ее.]
САТАНА: Отец! Ты звал меня, и вот я пришел. Зачем ты звал меня, отец?
[Пауза. Внезапно свет на сцене становится ярче. Из громкоговорителя раздается голос БОГА.]
БОГ: Падший ангел Сатана!
САТАНА: Я здесь!
БОГ: Откуда ты пришел?
САТАНА: Я ходил по земле. И обошел ее.
БОГ: Обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова? Ибо нету такого как он на земле: человек непорочный, справедливый...
САТАНА: Зачем ты меня звал?
[Сильный удар током. САТАНА дергается и бросает кнопку. Спустя некоторое время осторожно нажимает на нее.]
БОГ: Обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова?
САТАНА: При чем тут Иов?
[Новый удар током. САТАНА снова бросает кнопку и снова нажимает на нее.]
БОГ: Обратил ли ты внимание твое на раба моего Иова?
САТАНА: Да, я видел Иова.
БОГ: Ибо нету такого как он на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. [Замолкает.]
САТАНА [спустя некоторое время]: И ты звал меня только для того, чтобы сказать об этом? [Отдергивает руку от кнопки. Затем снова нажимает.]
БОГ: Ибо нету такого как он на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. [Замолкает.
САТАНА: Да, но разве даром богобоязнен Иов?
[Удар током. САТАНА выдерживает его и продолжает]:
Разве даром он богобоязнен? Нет, недаром. Не ты ли оберегаешь его, и дом его, и все, что есть у него? Вот почему он почитает тебя и боится. Но протяни руку и возьми все, что у него есть - благословит ли он тебя?
[В протяжении этой реплики САТАНУ несколько раз бьет током, рука его чернеет и начинает дымиться, но он упорно держит кнопку. Наконец удары прекращаются.]
Все они, все - и звери, и люди, и ангелы - почитают и славят тебя до тех пор, пока ты велик и могуществен, пока ты даришь им подарки и защищаешь от врагов. Но никто из них не останется с тобой, когда могущество твое ослабнет. А когда ты умрешь, никто из них не прольет ни слезинки, и никто из них - слышишь, никто - не остановит меня, когда я приду плюнуть на твою могилу!
БОГ: Ты лжешь. Могущество мое никогда не ослабнет, и я никогда не умру. Ступай к Иову и возьми все, что есть у него, только его самого не трогай.
[САТАНА проваливается во внезапно раскрывшийся люк. Его падение сопровождается звуком спускаемой воды.]
ГАВРИИЛ: Видел я Сатану, спадшего с небес, как молнию...
ТИРИИЛ: Благословен Бог вечно живущий и благословенно царство Его.
ВАРАХИИЛ: Ибо он наказует и милует, низводит до ада и возводит, и нет никого, кто избежал бы руки его.
[Продолжают сидеть на своем месте. На сцене медленно гаснет свет.]
ВЕРХНИЕ СТРАНЫ ЕГИПТА
(Товит 8, 3.)
РЕБ ИЕГУДА - учитель из еврейской школы. Длинная борода, черный длиннополый сюртук, черная шляпа.
РАФАИЛ - ангел. Высокого роста, крепкого телосложения. Одет в просторную униформу цвета хаки с красной повязкой на рукаве.
АСМОДЕЙ - демон. Телосложением и ростом похож на Рафаила. Одет так же, но униформа черного цвета и без красной повязки.
ДЕКОРАЦИЙ нет.
***
[Из-за кулис на сцену выходит РЕБ ИЕГУДА с большой книгой под мышкой и горящей свечой в руке. Он садится на табурет в центре сцены, ставит свечу на пол, надевает очки и раскрывает книгу.]
РЕБ ИЕГУДА: Молитва Сарры, дочери Рагуила из Экбатан Мидийских. [Читает по книге]. Благословен Ты, Господи Боже мой, и благословенно имя Твое святое и славное вовеки; да благословляют Тебя вечно все творения Твои. И ныне к тебе, Господи, обращаю очи мои и лицо мое; молю, возьми меня с этой земли, чтобы мне не слышать больше упреков! Если же Тебе не угодно умертвить меня, то благоволи позаботиться обо мне и помиловать меня, чтобы мне не слышать больше упреков! [Поднимает глаза от книги.]
Почему же Сарра, дочка Рагуила из Экбатан, молила Бога о смерти? И что же это были за упреки, которых она не хотела слышать?
Может быть, она много грешничала и наконец раскаялась? Нет, она была чистая и невинная, и ей нечего было каяться. Может быть, она была старая и противная? Нет, она была молодая и прекрасная, как лилия долин. Может быть, она осиротела и обнищала? Опять-таки нет, потому что отец ее был богатый, как Ротшильд, а она была его единственная наследница. Тогда, может быть, у нее просто не было приличного жениха? Нет, женихи прямо-таки толклись возле ее дверей, и все они были очень приличные и разумные молодые люди. Тогда, может быть, она просто сошла с ума? Нет, нет, и еще раз нет - она совершенно не сошла с ума. Так в чем же тут дело? - спросите вы меня. А дело все в том, что не так все просто в этой жизни. Потому что девушка может быть и красавица, и умница, и богачка - и все равно может не иметь в этой жизни своего маленького личного счастья.
Жил на свете демон по имени Асмодей, и он хотел иметь Сарру, дочку Рагуила из Экбатан. Но Сарра не хотела иметь его. Сарра хотела выйти замуж за хорошего еврейского мальчика из хорошей еврейской семьи, и я уже говорил, что многие хорошие еврейские мальчики хотели жениться на Сарре, дочери Рагуила. И вот Сарра выходила замуж целых семь раз - но каждый раз в ее спальню приходил этот демон и убивал бедного жениха. Когда погиб первый жених, люди подумали, что это несчастный случай; когда погиб третий жених, люди подумали, что это просто совпадение; но, когда погиб седьмой жених, они просто перестали здороваться с Рагуилом и его дочерью Саррой. Матери убитых женихов проклинали Сарру, и все вокруг только и говорили, что она стала любовницей демона, и ее надо побить камнями. И я вам скажу, что по тому времени ее вполне могли побить камнями, потому что законы на этот счет тогда были очень-очень суровые.
И вот Сарра помолилась Господу, и Господь услышал ее молитву; но Он не стал забирать ее к себе на небеса. Он просто послал к ней ангела Рафаила, который решил все ее проблемы. Ангел научил молодого еврея по имени Товия, как выгнать демона из спальни. И вот Товия выгнал демона Асмодея из спальни, и Сарра вышла замуж за этого Товию, и жила с ним долго и счастливо. А демону пришлось убежать в верхние страны Египта, и там Рафаил поймал его и связал, и люди говорят, что этот демон до сих пор сидит там в каком-то колодце и будет там сидеть до скончания времен.
Благословим же Господа и будем полагаться на Него в трудную минуту, потому что каждый из нас все равно будет иметь от Него то, что должен иметь - днем раньше, или днем позже, но не больше, и не меньше.
[Налетевший порыв ветра внезапно гасит свечу, и сцена погружается во мрак. Некоторое время на ней тихо и темно.
Затем сцена постепенно освешается. РЕБ ИЕГУДЫ и табурета здесь уже нет. РАФАИЛ тщательно рисует на полу равносторонний треугольник, затем переходит к выходу из-за кулис и начинает так же тщательно рисовать круг. Круг уже почти замкнут, когда за кулисами раздаются чихание, кашель и раздраженные возгласы: "Ну, блин, рыбой навоняли! Прям не продохнешь!". Из-за кулис решительным шагом входит АСМОДЕЙ. Круг останавливает его, как будто невидимая стена; он тыкается во все стороны в поисках выхода. В это время РАФАИЛ спокойно замыкает круг у него за спиной. АСМОДЕЙ замечает РАФАИЛА, бросается на него; РАФАИЛ, не оборачиваясь, отбрасывает его приемом айкидо и, завершив свою работу, становится в треугольник.]
АСМОДЕЙ [вглядевшись]: Еб твою мать! Рафаилище, братишка! Сколько лет, сколько зим!
[Носком ноги пробует на прочность "стену" круга. В течение почти всего представления диалог сопровождается попытками АСМОДЕЯ вырваться из "стакана" и стараниями РАФАИЛА не допустить этого. Это противоборство представляет собой почти самостоятельный бессловесный спектакль.]
[РАФАИЛ, глядя сквозь него, двумя фугитивами ("рожки" из пальцев) чертит в воздухе пентаграмму и шепчет Девяностый псалом ("Живый в помощи")].
АСМОДЕЙ: Да брось ты эту хуйню! Ты же и так защищен просто весь пиздец! Давай лучше водочки ёбнем, за жизнь поговорим, а?
РАФАИЛ: Хватит паясничать, Асмодей! На этот раз твои грехи перешли всякие границы, и тебе предстоит держать ответ перед Всевышним. Подумай о том, что ты можешь сказать в свое оправдание.
АСМОДЕЙ: Оправдание? А хуя он не хочет, козел старый?
РАФАИЛ: Только без богохульств, пожалуйста.
АСМОДЕЙ: Не, в натуре! С хуя бы мне оправдыватся? Ну, уморил я пятерых жидишек вонючих - так Он же сам их сотнями в расход пускал ни за хуй собачий. Так какого же хуя...
РАФАИЛ: Все, что ты сказал - неправда и кощунство. Не ты пришел сюда судить Господа, а он привел тебя в верхние земли Египта, чтобы покарать тебя по мере твоих грехов. Нам известно, что ты убил не пятерых, а семерых сынов избранного народа. Кровь, пролитая тобой, вопиет к небу.
АСМОДЕЙ: А я говорю, что пятерых, а не семерых! Двое сами со страху подохли, бля буду! Так что передай Папашке нашему небесному, пусть он на меня этих двух жмуриков не вешает. Хули, я, что ли, виноват, что они такие слабонервные? И вобще, брось ты этот протокольный базар. Давай поговорим по-нормальному; кореша мы с тобой или не кореша, в конце концов? [Рафаил морщится и отворачивается.] Вместе ведь учились, вместе по бабам бегали, водку жрали... Ведь не может быть, чтобы ты уже совсем ссучился, ты же был такой пацан, просто пиздец всему, не мог же ты за эти хули там сколько лет стать в натуре конченным козлом. Ну, что молчишь? Или я не прав?
РАФАИЛ [нехотя]: Все это дело прошлое, и сегодняшнего вопроса ни в коей степени не касается.
АСМОДЕЙ: А что тут, бля, за вопрос такой сложный? Виноват я или не виноват - Папашка все равно меня выебет, как тут не отпездывайся. Он же у нас такой: решил - значит, сделает. И хули тут понту пиздеть за мои расклады: я думаю, вы за них гораздо больше знаете, сколько я там кого замочил, и вобще. Ты мне лучше за себя расскажи: как оно на небе, у Папашки под крылышком? Что там, кайфы немерянные?
РАФАИЛ: Значит, ты отказываешься от оправданий?
АСМОДЕЙ [продолжает, как бы не услышав]: Что там, хаваете кажждый день манку небесную с котлетами из Бегемота, а по четвергам у вас жареный Левиафан? Ухх, блин, и заебали же меня эти рыбные дни! И котлеты из Бегемота с манкой небесной! Охуенно интересное меню, я ебать не хотел!
РАФАИЛ: Да уж, конечно, зайчатины со свининой у нас не подают... И козлятины, вареной в молоке мы не едим, не то что некоторые... И все-таки: ты всерьез решил отказаться от оправданий и препоручить свою судьбу в руки Всевышнего?
АСМОДЕЙ: Да в рот я его ебал! Вот он я, перед ним, как комар на лысине. Ежели он такой крутой, пусть придет и прихлопнет. [Кричит в небо.] Эй, ты, хуйло обоссанное, а ну, конай на шишку! [РАФАИЛ затыкает уши.] Эй, хули ты ссышь, мужик ты или нет? Где, блядь, твои громы-молнии злопроебанные?! Где, блядь, твои дожди огненные, где твои потопы сраные?! Давай их все сюда, покажи, блядь, свою крутость немерянную! Эй!!! Коззел, блядь, дырявый, а ну, вылазь из-за параши, вынь хуй со рта, расскажи мне, что ты со мной сделать хотел. А? [Приставляет ладонь к уху.] Громче, громче, что-то ни хуя не слышно! [Замирает, как бы прислушиваясь к небесам.]
РАФАИЛ: Напрасно ты полагаешь, что Отец станет говорить с тобой. Он мог бы выслушать твои оправдания, но, коль скоро ты не хочешь оправдываться...
АСМОДЕЙ: А, так ты мне сейчас будешь угрожать, да? Ну-ну, интересно, чем же ты меня напугаешь.
РАФАИЛ: Ты превосходно знаешь, какая участь уготована тебе. Восьмая глава Товита, стихи второй и третий:
АСМОДЕЙ [перебивает]: Так она же неканоническая!
РАФАИЛ [будто не слыша]: "Товия же вспомнил слова Рафаила и взял курильницу, и положил сердце и печень рыбы, и курил. Демон, ощутив этот запах, убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел".
АСМОДЕЙ: Так вот откуда эта рыба!
РАФАИЛ: Твоя аллергия на запах рыбы - ни для кого не секрет. Месяц тому назад еврейская девушка Сарра...
АСМОДЕЙ [перебивает]: Ха! Девушка - на левое ухо!
РАФАИЛ [не обращая внимания]: ...дочь Рагуила, пожаловалась нам, что ты принуждаешь ее к сожительству и убил семерых ее женихов. Наши агенты донесли, что ты проживаешь в Верхнем Египте, и Господь послал меня исполнить начертанное в Писании.
Позволь напомнить тебе, что половое преступление, которое ты намеревался совершить, входит в число особо тяжких. Ты уже однажды был изгнан с небес за аналогичное преступление...
АСМОДЕЙ: Чья бы корова мычала! Тебя-то за эти дела вообще кастрировали!
РАФАИЛ: Да, кто из нас не был грешен в молодости. Но я раскаялся и искупил свой грех, и в дальнейшем не допускал подобных проступков...
АСМОДЕЙ: Нечем было грешить, вот и не допускал.
РАФАИЛ: Между прочим, здесь ты совсем не прав. Если такая операция произведена в зрелом возрасте, то мужская потенция сохраняется в полном объеме. Утрачивается лишь способность к зачатию... ну, и вожделение становится несколько слабее. Некоторые из наших ангелов (не буду называть их по именам) время от времени грешат с девицами, и Отец смотрит на это сквозь пальцы, поскольку все их грехи проходят без последствий. Кроме того, операция нисколько не сказалась на нашем внешнем облике: Отец просто закупорил нам семенные протоки, но сохранил все органы в первозданном виде. Я уверен, что многие из вас...
АСМОДЕЙ [иронически]: Конечно, конечно! И красные повязки бы нацепили, и ходили бы строем, и псалмы бы орали... Да пойми ты, еб твою мать, если ты уже ссучился, то один хуй, с яйцами ты или без яиц. Не в яйцах дело, понял? Тебе вот Папашка сказал: пойди, арестуй своего братишку, а то он что-то развыебывался. А ты ему в ответ: есть!, каблучками щелкнул и полетел. Ну, что это за ёб твою мать? пацан ты, блядь, или пес позорный?
РАФАИЛ: Воля отца - закон для сыновей.
АСМОДЕЙ: Да? А, между прочим, греческие ангелы своего папашку кастрировали, теперь они сами боги. А негритянские так вобще папашку схавали, и живут просто заебись. И только у нас все не как у людей, только мы, блядь, перед Отцом на цырлах ходим, перднуть боимся! Ну, разве ж это жизнь - скажи, братуха, ну разве ж это жизнь?
РАФАИЛ: Ни один из варварских богов не сравнится с нашим Отцом в величии и мудрости. Варварских богов нельзя даже назвать богами: это такие же демоны, как ты и твои друзья. Что же касается их отцов, то они были во всем подобны своим сыновьям и понесли заслуженную кару за свое злонравие. Не таков наш Отец: ему известны пути Истины, он возносит праведных и карает грешных. Он создал небеса и землю и сотворил свет среди тьмы; и нет во вселеной ни одной вещи, неподвластной ему. [Распаляется.] Молнии его освещают вселенную, земля видит и трепещет! Горы, как воск, тают от лица Господа всей земли! Небеса возвещают правду его...
АСМОДЕЙ [зевая]: Ну, ты, бля, уморил. Прям как на собрании. [Передразнивает.] Папашка такой, Папашка сякой! Да пусть он хоть двести раз охуенный, но и вы-то уже не дети! Самим давно пора охуенными становиться - а тут при Папашке хуй голову подымешь. До чего дошло - это ж позор на всю вселенную: по блядям пройтись - уже грех смертный, уже он орет: "Клади яйца на стол, или уябуй с моих небес к ебеной матери!" Думай, что хочешь, а по-моему это просто маразм. Бля буду, по нем уже давно дурдом плачет - а он, сука, мирами командует! Это же беспредел конкретный, вобще. С вас уже весь мир смеется, как вы на этого дебила шестерите. Да вас же такая толпа, вам же его зачмарить за не хуй делать, хули вы ссыте? Нету у него никакого всемогущества, одни понты дешевые, никто кроме вас и ваших ебаных жидишек на это фуфло не ведется. В натуре, да его же разок переебать как следует, чтоб ногами накрылся - и в парашу головой!
РАФАИЛ: Что бы ты не говорил, не забывай о том, что Он наш Отец, а мы его дети. Если бы не он, мы бы не появились на свет. [АСМОДЕЙ делает разочарованно-ироническую гримасу, словно бы говоря: "Ну что с дураком толковать?"]
Нам известно, что ты хотел иметь ребенка от Сарры. Очевидно, как и всякий отец, ты хотел передать ему свою мудрость и силу, чтобы он стал тебе опорой; ты воспитывал бы его, пресекал бы его проступки и поощрял бы его послушание. И, если бы он, сын смертной женщины, сказал бы тебе, сыну Всевышнего, что ты выжил из ума и не отличаешь добро от зла - что бы ты сделал?
АСМОДЕЙ [после некоторого раздумья]: А хуй его знает... Я думаю, он бы по-любому на меня гнать начал как только бы пиздеть научился. Так что я бы его ни хуя не воспитывал, а просто откормил бы и схавал, как все умные люди поступают...
РАФАИЛ: А если бы он оказался сильней и съел бы тебя самого?
АСМОДЕЙ: Ну и на здоровье! Значит, не зря мужик на свет родился!
[Пауза.]
РАФАИЛ: Я вижу, что пребывание на Земле наполнило тебя духом ненависти и скотства. Твой мир вывернут наизнанку: ты называешь безумие мудростью, а мудрость безумием, радуешься злу и порицаешь добро. Ты забываешь о том, что не ненависть, а Любовь правит миром...
АСМОДЕЙ: [ехидно]: Люди, ой, что делается! Сейчас нам кастрат про любовь расскажет!
РАФАИЛ: То, что ты называешь любовью - всего лишь плотское вожделение к женщине, которое дано нам для испытания нашей добродетели. Женщина же - существо порочное и лживое, она очаровывает нас своим иллюзорным совершенством и коварными речами завлекает нас в свои сети. Она говорит: "Я отдаюсь тебе" - и берет тебя всего без остатка; она говорит: "Бери меня" - и ты отдаешь ей свое семя, драгоценную каплю твоей крови, разума и души. Так, по капле, высасывает она твою силу, и, с помощью богопротивного колдовства, создает в своей утробе сына, который надругается над твоей старческой немощью, или дочку, которая предаст тебя ради другого мужчины. [АСМОДЕЙ внимательно слушает, прекратив свои попытки вырваться из круга.] Смертные люди, по глупости своей, называют это любовью. Но как мог поверить им ты, бессмертный, познавший сладость истинной Любви?
Истинная Любовь есть стремление к Совершенству, воплощенному в нашем Создателе. [АСМОДЕЙ иронически ухмыляется.] Когда ты любишь, ты устремляешься к предмету своей любви, и если предмет этот низок [каковы, к примеру, женщины, богатство, власть над людьми], ты нагибаешься к нему и уже не можешь разогнуть свою спину. Если же предмет этот возвышен, ты поднимаешь к нему свои глаза, расправляешь спину и грудь и вырастаешь до него. Но что во вселенной может быть возвышенней нашего Отца? [АСМОДЕЙ издает короткий грубый смешок.]
Ненависть к Отцу ослепила тебя. Ты забыл о путях Истины и погряз во Лжи; Ложь затмевает твои глаза и пожирает твой разум. Ты разучился говорить на языке Мудрости; ты сквернословишь и богохульствуешь, как закоренелый преступник. Ты не способен думать ни о чем, кроме примитивных удовольствий, которыми тешатся презреннейшие из смертных. Ты грязен и смердишь - вот что сделала с тобой твоя ненависть!
Но Отец не питает к тебе ненависти. Он повелел связать тебя, потому что Он любит тебя. Он дает тебе возможность раскаяться и очиститься от твоих грехов...
АСМОДЕЙ [перебивает]: ...и сгнить навеки в этой распроебаной сраной дыре, ага? [РАФАИЛ молчит.] Нет уж [возобновляет свои попытки прорвать круг], не ебите мне мозги.
РАФАИЛ: Господь освободит тебя, как только ты очистишься от скверны и лжи.
АСМОДЕЙ: А где гарантии?
РАФАИЛ: Какие гарантии можно дать тому, кто не верит в милосердие нашего Отца?
АСМОДЕЙ: Вполне достаточно, чтобы он пообещал мне это лично, в присутствии свидетелей. С его стороны свидетелем будешь ты, а с моей - земля, на которой я стою. [Кричит в небо.] Эй, Папашка! Подтверди-ка свои обещания - и бери меня с потрохами! Эй! [Ждет ответа. Тишина.]
РАФАИЛ: Голос Отца ты сможешь услышать только после того, как раскаешься в своих прегрешениях.
АСМОДЕЙ: [многозначительно]: Ага!
РАФАИЛ: Между прочим, Отец вовсе не жаждет связать тебя и запереть в этой прекрасной пустыне. Если бы твоя деятельность действительно мешала Ему, Он уже давно нашел бы способ ее пресечь. В том, что ты будешь связан, ему нет никакой нужды. Это нужно тебе самому, падшему и заблудившемуся во тьме, чтобы уйти от мирских соблазнов, освободиться и вновь увидеть свет Высшей Любви. Если ты будешь продолжать упорствовать, я уйду и не приду к тебе больше. И ты вернешься в свою грязь и будешь жить среди слепых скотов, пожирая их нечистоты и расточая им свою силу. И глаза души твоей ослепнут настолько, что ты уже никогда не увидишь Сокровенного Света; и сердце твое зачерствеет настолько, что им можно будет дробит камень; и земная плесень пожрет твой мозг, и ты уже не сможешь думать ни о чем, кроме грязи и нечистот. Нет, ты не опасен для Отца. Твоя свобода не принесет Ему вреда; твое заточение не принесет Ему пользы.
Но ты Его сын. Как бы ты ни был грешен, Он любит тебя и желает для тебя лучшей участи. Он предлагает тебе отринуть земную мерзость; Он предлагает тебе [РАФАИЛ достает наручники] руку помощи, чтобы ты мог вступить на путь духовного освобождения. Быть может, в последний раз предлагает Он тебе этот путь.
АСМОДЕЙ [после некоторого раздумья]: Ладно. Я готов.
[Протягивает РАФАИЛУ руки. РАФАИЛ приближается к АСМОДЕЮ с наручиками. Внезапно АСМОДЕЙ ударяет его лбом, защелкивает наручники на его запястьях, втягивает его в круг и сам выскакивает наружу.]
АСМОДЕЙ: Ну вот, козел, ты и приехал! Теперь тебе Папашка башку отобьет, бля буду! Хорош ты будешь, мудила: и без яиц, и без головы!
РАФАИЛ: Ну, кто из нас теперь без яиц, так это еще надо посмотреть.
АСМОДЕЙ [щупает себя между ног, меняется в лице, кидается на РАФАИЛА]: Сука! Зарою на хуй! [Ударяется в границу круга. Останавливается. Задумывается.] Так что ж это теперь получается?
РАФАИЛ: К сожалению, ничего хорошего. Мы не хотели подвергать тебя такому суровому наказанию, но ты сам усугубил свою вину.
[АСМОДЕЙ произносит заклинание и совершает магические пассы].
РАФАИЛ: Можешь и не пытаться. Ты лишился своей магической силы в тот самый миг, когда похулил Господа.
АСМОДЕЙ: Пиздишь, ублюдок! Если б я ее лишился, ты бы сразу меня связал!
РАФАИЛ: Увы. Круг, начертанный мною, служил для тебя защитой. Его можно было разрушить только одновременным ударом изнутри и снаружи.
АСМОДЕЙ: А, так вот в чем дело! Ну, тогда иди сюда, сука лагерная, свяжи меня, попробуй! [Выхватывает нож, стучит кулаком по "стенке" круга.] Исполни предначертанное в Писании!
РАФАИЛ: Ты и так уже достаточно связан. Ты прикован к земле, подобно всем рабам Божьим; твои поступки привязаны к последствиям; твои мысли стали пленниками твоего мозга; весь твой мир ограничен пределами твоей плоти... да-да, твоей несколько урезанной плоти. Так зачем же надевать на тебя наручники? Ты и без конвоя никуда не убежишь и никому не сделаешь зла. Лично я посоветовал бы тебе устроиться на работу: у здешнего губернатора есть вакансия старшего евнуха.
АСМОДЕЙ: А я бы посоветовал тебе засунуть свои советы в свою непорочную ангельскую жопу! Вы с Папашкой и представить себе не можете, какой хуйни я еще могу натворить! Думаете, вы меня победили? Гамна пирога! Пока я жив, у вас не будет ни минуты покоя! Я буду сводить людей с демонами, я буду портить ваших патентованных целок и обосру всех ваших пророков, я поссорю детей с родителями и научу братьев убивать друг друга. Я приду к жидам и расскажу им всю правду: и за Папашку расскажу, и за вас, кастратов вонючих!
РАФАИЛ: Тебе никто не поверит.
АСМОДЕЙ: Поверят, поверят! Уж я им так расскажу, что они поверят! Чему-чему, а пиздеть-то я лично у Папашки учился, да. Он еще тысячу раз пожалеет, бля буду! [В небеса.] Слышь, ты, хуесос! Да я тебя так заебу, мало не покажется! [Пауза, как будто чего-то ждет.] Ну?
РАФАИЛ: Не дождешься. Ты вкусил от дерева жизни, и Господь не станет покушаться на твое бессмертие. Проси смерти у людей или у демонов - может быть, они помогут тебе умереть.
АСМОДЕЙ [замирает, пораженный этим известием; затем, овладев собой]: А с хуя ты взял, что я хочу умирать? Не-ет, мне теперь жить да жить! Я теперь знаю, зачем я живу, я теперь хуйней страдать не буду. И слава Богу, что я бессмертный. По крайней мере, вы от меня так легко не отделаетесь. Ну, бывай здоров, братец-кастратец! Папашке привет передай!
[Уходит. Прямо перед его носом с неба падает униформа цвета хаки с красной повязкой. Трогает ее носком, оборачивается к Рафаилу.] А это еще что за хуйня?
РАФАИЛ: Милосердие нашего Отца безгранично. Он дает тебе последнюю возможность раскаяться и искупить все твои многочисленные грехи верной службой.
АСМОДЕЙ [отшвыривает униформу ногой]: Да пошел он на хуй! [Уходит за кулисы.]
РАФАИЛ [провожает его взглядом, затем смотрит на свои наручники, поднимает глаза к небу, снова смотрит на свои наручники. Тяжело вздыхает. Снова поднимает глаза к небу и начинает энергично и истово]: К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня! Из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой! [Косится на наручники.] Ты вверг меня в глубину, в сердце пустыни, и пески окружили меня, все пески Твои и ветры Твои проходили надо мною. И я сказал: отринут я от Очей твоих, однако я опять увижу святый храм Твой... [Вздыхает. Пауза. Затем продолжает.] Объяли меня пески до груди моей, бездна заключила меня, сухою травою обвита была голова моя. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня [трясет наручниками, воздев их к небесам]; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада! Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе [всхлипывает], и молитва моя дошла до Тебя [снова всхлипывает, затем со слезами в голосе], до храма святого Твоего. Чтущие суетных и ложных богов... [слова теряются в рыданиях] ...а я гласом хвалы принесу... исполню: у Господа спасение... [Рыдает в голос. Затемнение. Сирена. Световые эффекты. Затем на сцене воцаряется мрак и тишина.
Спустя некоторое время РЕБ ИЕГУДА чиркает спичкой и зажигает свечу. Он сидит на прежнем месте, с той же самой большой книгой на коленях.]
РЕБ ИЕГУДА: Но почему же каждый из нас именно поимееет от Господа то, что он должен иметь? А потому что Господь справедлив. Ибо сказано: "Господь творит справедливость и правосудие каждому, кто страдает от несправедливости". Вот почему раньше или позже каждый из нас поимеет-таки от Господа все, что ему причитается.
Но Господь наш не только справедлив. Господь наш еще и милосерден. Ибо сказано: "Милосерден и милостив Господь, терпелив и полон великой доброты". И всех, кого Он любит, судит Он не по справедливости своей, а по милосердию своему. Вот почему не одни только цадики, но и каждый из нас может получить от Господа и то, что ему причитается, и даже еще немножко больше. Но дело, конечно же, совсем не в этом.
Тогда а в чем же дело? - спросите вы меня. И я вам отвечу: любите своего Бога, евреи! Любите Его, и не сомневайтесь в Его справедливости и в его милосердии, даже если вашим неприятностям не видно конца и края. Хвалите его все время, соблюдайте все его заповеди, и радуйтесь, что при всех несчастьях Он остается с нашим народом. Любите своего Бога, и вы увидите, как все ваши проблемы кончатся сами собой, и как камни, брошенные в вас, все будут падать на головы ваших врагов, и как порушатся дома тех, кто плохо об вас подумал, а земли их зарастут бурьяном и крапивой. Любите Его, как любила его Сарра, дочь Рагуила из Экбатан, и тогда даже самые хитрые и злобные демоны не смогут сделать вам ничего плохого.
[Встает со стула, закрывает книгу и со свечой уходит за кулисы].
ГДЕ ЖЕ АГНЕЦ ДЛЯ ВСЕСОЖЖЕНИЯ?
(Бытие 22, 7.)
АВРААМ - библейский патриарх. Дряхлый седобородый старец.
ИСААК - сын АВРААМА. Подросток спортивного телосложения.
Оба одеты в традиционные одеяния библейских пастухов [как их изображает европейская живопись].
УРИИЛ - архангел. В традиционном белом хитоне, с крыльями [см. первую часть].
ДЕКОРАЦИЯ изображает вершину холма в пустынной и холмистой местности.
***
[На сцене темно. Постепенно загорается очень тусклый свет, и зрители видят АВРААМА и ИСААКА, спящих возле большой кучи дров.
АВРААМ поднимает голову, глядит на ИСААКА, осторожно подползает к нему, вынимает у него из-за пояса нож и пытается его зарезать. ИСААК просыпается, хватает АВРААМА за руку и отнимает у него нож.]
ИСААК: Папочка, ну опять ты за свое! Прямо как сбесился, честное слово. [Связывает АВРААМА.] Не хочешь спать - так хоть другим не мешай. [Ложится рядом с АВРААМОМ.] Вчера же за день так уморились, а ты... [Бормочет что-то неразборчивое, засыпает. Тусклый свет постепенно гаснет.
Через некоторое время на сцене "светает". Возле кучи дров лежит один АВРААМ. Он просыпается, осознает свое положение, становится на колени и начинает молиться.]
АВРААМ: Господи мой Боже, выслушай недостойного раба твоего Авраама! Могущество Твое безмерно, мудрость Твоя непостижима; и все сущее на Земле славит Тебя. Господи мой Боже, ты пожелал сына моего Исаака себе в жертву, и вот я привел его сюда, дабы принести его Тебе в жертву. Но сын мой силен и дерзок; он отнял мой нож и связал мои руки, и бросил меня на землю. Я же стар и немощен; и нету у меня силы, чтобы освободиться, и победить его, и принести его Тебе в жертву. Господи, Господи, Владыко небес и земли, молю тебя: укрепи мои мышцы, дабы сумел я разорвать эти узы и исполнить твое повеление. Воистину, Господи, Ты властен надо всем, что я имею, ибо Ты дал мне все, что я имею, и если Ты говоришь мне: "Отдай!", я отвечаю Тебе: "Бери!", и не жаль мне ничего из того, что я имею, даже сына моего, единственного наследника. Не я противлюсь Твоей воле - сын мой противится Твоей воле, и как же мне исполнить Твою волю, если он молод, а я стар, если он силен, а я немощен телом? Потому и молю Тебя, Господи: укрепи мою плоть, даруй моим мышцам силу, дабы не мог строптивец торжествовать более. И да сбудется воля Твоя, аминь.
[Ощушает прилив сил, пытается разорвать веревки, затем в каком-то исступлении принимается перетирати их о камень.
Из-за кулис на сцену выходит ИСААК с бурдюком воды. АВРААМ замечает его и тут же садится таким образом, чтобы камень оказался за спиной.]
ИСААК: Доброе утро, папа! Как спалОся?
[АВРААМ мрачно молчит в ответ. ИСААК, не обращая внимания, складывает небольшой костер.]
АВРААМ: Зачем ты меня связал?
[Потихоньку, чтобы не заметил сын, перетирает веревки о камень.]
ИСААК: А зачем ты ночью зарезать меня хотел?
АВРААМ: Зарезать? Тебя?
ИСААК: А ты как будто не помнишь!
АВРААМ: Я? Тебя? Зарезать? Не может быть!
ИСААК: Ну, а что ты вытворял вчера, тоже не помнишь, или как?
АВРААМ: Вчера... Ну да, вчера. Кажется, был очень жаркий день. И мы весь день взбирались в горы, волокли дрова... для жертвенного костра, а потом... Нет, не помню!
ИСААК: А потом, уже ближе к вечеру, ты стал какой-то странный, начал заговариваться, плечом дергать. Я спросил тебя: вот, дрова несем, а где же наш жертвенный ягненок? А ты мне в ответ странную такую фразу: Бог, мол, найдет себе жертвенного ягненка. И посмотрел на меня так как-то... нехорошо так посмотрел...
Да... Ну, а потом сложили-таки мы этот жертвенник - а ты вдруг как скочишь мне на загривок! На дрова меня повалил, и все пытался ножом в горло ткнуть! Уфф... Прямо чуть не зарезал, ей-Богу! А потом еще ночью те же самые штуки... Вот же и связать тебя пришлось, чтобы от греха подальше.
АВРААМ: Боже милостивый! Нет, не помню. И что же, в самом деле зарезать тебя хотел?
ИСААК: Да не просто хотел, а прямо чуть не зарезал, чтоб я так был здоров! И что это на тебя вдруг нашло, совсем не понимаю. Ну, а сегодня вобще как, все в порядке?
АВРААМ: Да вроде бы ничего... только вот руки затекли. Слушай, сынок, развяжи меня, пожалуйста, а то уже просто нет сил терпеть.
ИСААК: Извини, папа, сейчас вот с костром управлюсь и моментально развяжу. А то все-таки страшновато как-то: все-таки я как бы к тебе спиной, а вдруг у тебя снова... [Поворачивается к АВРААМУ спиной и начинает разжигать костер.
В этот момент АВРААМ окончательно освобождается от веревок.]
АВРААМ: Умри же, непокорный сын!
[Хватает камень обеими руками и швыряет его в ИСААКА, но попадает в плечо. Видя, что не смог сбить ИСААКА с ног, убегает за декорации.]
ИСААК: Папа, папа! Куда же ты? Постой!
[Бросается вслед за ним, но тут же останавливается и возвращается к костру. Снова складывает ветки, разжигает огонь, кипятит воду для кофе и раскладывает на кожаной скатерти завтрак: лепешки, сыр и т. д. При этом он размышляет вслух.]
ИСААК: Сейчас вот кофе попьем и домой поедем. Какого черта, спрашивается, было нам ловить в этой идиотской пустыне? Три дня шли непонятно куда, еще и дрова везли, потом поволокли эти дрова на собственном горбу, и все в горы, в горы, в горы. Хоть бы осла с собой взяли, или, может быть, батрака, хотя бы одного, или даже обоих. Так нет же: перед Богом, видите ли, мы должны все сами, своими руками.
Прости меня, Господи, прямо иногда выть хочется ото всех этих глупостей. Иногда прямо - грех, конечно, - но иногда прямо так и думаешь: а как бы это славно было, если бы мой папа с таким вот сильным и мудрым Богом никогда и не связывался. А завел бы себе просто идола, как у всех нормальных людей дома стоит.
Конечно, от идола пользы, что с козла молока, но и мороки же с ним почти никакой. Нравится - поклоняешься, надоест - на помойку выкинешь. А тут нА тебе! бросай все и бежи туда не знаю куда. Мама больная лежит, за стадом никто не присмотрит, кроме пастухов, а пастухи воры: на той неделе целых три овцы пропало, на этой вообще десятка недосчитаемся.
Да... Как-то оно так все, прямо-таки одна беда за другой, ни тебе минуты покоя! Тут тебе мама больная лежит, тут тебе кочевники лошадей угнали, тут тебе серебро покрали, тут тебе шатер продырявился, а тут тебе еще и отец с ума сошел! Помолиться, что ли, за него, чтобы скорей выздоровел? [Становится на колени.] Господи мой Боже... Дальше там как? Не помню. Одно дело вместе с папкой молиться, он же все молитвы наизусть знает... [Снимает кофе с огня, замечает АВРААМА.] Папа, кофе готово, иди завтракать!
АВРААМ: А ты меня не свяжешь?
ИСААК: Ей-Богу, стоило бы! Ну, чего, спрашивается, было камнями кидаться? Или ты уже совсем того-этого? [АВРААМ прячется.] Ну, иди, иди, не бойся, не буду тебя вязать. [АВРААМ выходит из-за декорации и робко приближается.] Сейчас вот позавтракаем - и домой, мама, наверное, там уже совсем с ума сходит. [Наливает кофе себе и АВРААМУ.]
Папа, ты если на меня сердишься, значит, так прямо и скажи, за что а то я прямо ничего не пойму вообще.
АВРААМ [со вздохом]: И я, сынок, тоже ничего не пойму. Просто чепуха какая-то творится.
ИСААК: Ничего себе, чепуха! Так это же прямо-таки чертовщина какая-то. Может быть, это на самом деле черти шкодничают, а? [АВРААМ молчит, его бьет нервная дрожь.] На вот, выпей кофе, успокойся. Сейчас позавтракаем - и ноги нашей больше здесь не будет!
[АВРААМ украдкой высыпает в чашку ИСААКА какой-то белый порошок, но ИСААК замечает этот маневр.]
Э! А чего это ты мне бросил?
АВРААМ: Это так... сахарок...
ИСААК [выливает свой кофе на землю, тщательно полощет чашку]: Ты, папа, конечно, извини, но я сегодня лучше без сахара. Ну, ты сам понимаешь... [Наливает себе из котелка.] Тут вот еще на одну чашку осталось.
Пап, ну, что ты, в самом деле? Ну, не дал тебе Бог ягненка - так другой раз даст! Он же с тобой договор заключил, он же тебя любит, и ты тоже никогда не согрешал против него и всегда его слушался. Что ж тут страшного, если один раз... Может быть, он просто спит, или по делам пошел... Папа, ну, что ты плачешь, в самом деле? [Склоняется к отцу.] Ну, вытри слезы, успокойся, скоро домой вернемся, возьмешь любого ягненка, принесешь его в жертву - и все будет в порядке. Пап, ну, что ты?
АВРААМ [сквозь слезы]: Я ему... А он меня... И жертвы у меня не взял, как у Каина проклятого! [Кидается на ИСААКА, пытается его задушить. ИСААК ударяет АВРААМА. АВРААМ отлетает, падает и лежит без движения.]
ИСААК [подбегает к отцу, тормошит его]: Папа, папочка, ты живой? [АВРААМ шевелится.] Фу ты, слава Богу! Прости меня, папа, но ты ж меня чуть не задушил. Вот, смотри, чего на шее - синяк, наверное, будет!
[АВРААМ садится.]
Папа, скажи мне: ну, что я тебе такого сделал, что ты меня все время убить хочешь? В чем я перед тобой виноват?
АВРААМ: Ни в чем, сынок, ты ни в чем не виноват. Это я перед тобой неправ. Потому что не надо было от тебя ничего скрывать: может быть, если бы ты знал, ты бы поступил по-другому, чем теперь.
Неделю тому назад шел я в роще Вирсавии и вдруг услышал, что Господь окликнул меня по имени. И я ответил ему: я здесь, Господи. И спросил меня Господь: любишь ли ты, Авраам, сына твоего Исаака? И я ответил, что люблю Исаака больше жизни, и опять-таки поблагодарил Господа за то, что Он даровал мне сына. И тогда Господь сказал мне: возьми же, Авраам, сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и там принеси его в жертву на одной из гор, о которой я, Господь, скажу тебе. И я...
ИСААК: Папа, а ты уверен, что это говорил именно Бог?
АВРААМ: А кто же еще? Сердце мое трепещет при звуке этого голоса, и все, что Он мне прикажет, я исполняю беспрекословно и с благодарностью, даже если не вижу в его приказании никакого явного смысла. Ибо мудрость Его безмерна, и часто тайный смысл его приказаний становится ясен нам только со временем. Кто знает: может быть, Он захотел сделать тебя одним из своих ангелов? Или же Он предвидит, что ты принесешь в мир неизмеримое зло, и хочет избавить мир от этого зла? И вот я поблагодарил Его, и...
ИСААК: Папа, а все-таки: откудова ты знаешь, что это был именно Бог? Может быть, это какой-нибудь демон дурил тебе голову, чтобы ты послушал его, и тогда навредил бы себе и Богу? Ты только представь себе, если бы ты меня убил: мама лежит больная, если ты скажешь ей, что я умер, так она же это не переживет! А что дальше? Ты уже старый, детей у тебя вряд ли будет, и весь твой род на тебе закончится, правда? А ведь Бог хотел произвести от тебя великий народ, он же заключил с тобой договор. Так, может быть, это все-таки не Бог говорил с тобой неделю назад в Вирсавии?
АВРААМ: Да нет же, не мог я обознаться. Пойми меня сынок: вся моя жизнь - это ходить по свету и слушать этот голос, и я счастлив этим, и не надо мне лучшей доли. Мне ли не отличить его среди сотни тысяч других голосов, земных и небесных? Этот голос сказал мне когда-то: иди из Ура Халдейского в Ханаан, и Я дам тебе эту землю во владение. И я пришел сюда, и стал богат и знатен; а ведь был я никем, и ничего не было у меня, кроме моего Бога, который говорил со мной. Этот голос сказал мне: на будущий год родится у тебя наследник - и вот родился ты, а ведь мать твоя была уже старухой и не способна была рожать, но она забеременела, родила и выкормила тебя грудью. Воистину, чудо из чудес! Этот голос говорил мне: отцом великого народа сделаю тебя, двенадцать князей будут среди твоих потомков - и я верю ему, ибо не разу еще не было такого, чтобы слово его не сбылось. И вот сейчас он сказал мне: хочу сына твоего Исаака - и не о том я опечалился, что лишусь тебя, сын мой, совсем не о том! Все равно нигде и никогда не сможешь ты иметь лучшей доли, чем предначертал тебе Господь. О том я печалюсь, что ты противишься воле Господней и, даже зная о ней, продолжаешь сомневаться и упрямиться. Сын мой, сын мой! Покорись воле Господа нашего, не гневи его своей непокорностью! Ибо Господу одному ведомы пути жизни и смерти; он ведет нас и наставляет, мы же должны покоряться Ему и благодарить Его...
ИСААК: Папа, ты только сам подумай: ну как же наш Бог может приказать отцу убить своего сына? Помнишь, ты когда-то рассказывал мне, какие мерзкие религии бывают у гоев; как эти гои жертвуют своим богам сыновей и дочек, а то даже и родителей; как ихние женщины развратничают прямо в храмах, а мужчины, так те вообще... [краснеет.] И мы тогда еще радовались, что мы цивилизованные люди, и наш Бог не требует от нас всех этих глупостей. И что же теперь? Ты слышишь: какой -то голос приказывает тебе зарезать собственного единственного сына - и говоришь: это Бог. И даже не споришь с ним, не просишь его помиловать меня, и это при том что когда-то ты уговорил Его помиловать Содом, если наберется в нем десять праведников. Так неужели же этот Содом был тебе дороже меня?
АВРААМ: Там было совсем другое дело. Жители Содома были обречены вечно мучиться в преисподней за свои ужасные грехи; но, если бы они остались в живых, они могли бы раскаяться, искупить свою вину, и Господь бы помиловал их. Ты же, сын мой, чист и невинен, и, если ты умрешь сейчас, то сегодня уже будешь ты на небесах среди праведников. Не бойся смерти, сынок: боль мгновенна, и не сравнить ее с многочисленными муками и искушениями, которые подарит тебе дальнейшая жизнь. Небеса распахнулись и ждут тебя: ступай туда и забудь... [ИСААК быстро отодвигается от АВРААМА.] А-а-а! Непокорный, строптивый, скверный мальчишка, проклятие Божье на тебя! Погоди же, я помолюсь Господу, и он даст мне сил, чтобы справиться с тобой! [Падает на колени, воздевает руки к небесам.] Господи мой Боже!
ИСААК [поспешно перебивает]: Папа, папа, а если это все-таки не Бог?
Ну вот, зарежешь ты меня, а Бог возьмет да и спросит: а где твой сын Исаак, которого дал Я тебе в наследники? Где твой сын Исаак, с которым я хотел заключить договор, чтобы он стал отцом великого народа? И что ты тогда Ему ответишь?
[Пауза.]
Послушай, папа, ведь ты же сам говорил: чем человек более праведный, тем сильнее Сатана старается его искусить. Вот и я ведь совсем не такой сильно праведный, а и то меня Сатана иногда искушает. Неделю тому назад, когда ты был в Вирсавии, сидел я дома, и вдруг услышал, как Господь зовет меня по имени. Я ему и отвечаю: я здесь, Господи. А он меня спрашивает: любишь ли, значит, ты отца твоего Авраама? А я отвечаю: люблю, Господи, отца своего больше жизни, и слава тебе, Господи, что Ты дал мне родиться у такого отца. И тут Он мне и говорит: возьми же, Исаак, отца твоего, которого ты любишь, Авраама, и принеси его в жертву. Но почему же? - спрашиваю я Его. Это же грех какой - убивать отца родного! А Господь мне и говорит: по Моему велению и отца, и мать убить не грех; самый страшный грех, говорит, это Меня не послушаться. Отец твой, говорит, задумал убить тебя или продать кочевникам, а наследником своим сделать Измаила, сына Агари, хотя я, Господь, его же предупреждал...
АВРААМ: Что за вздор! И в мыслях ничего такого не имел!
ИСААК: Вот я ему так и сказал: что за вздор! Отойди - говорю - от меня, Сатана! Тут он как начал ругаться, как начал меня стращать! Я уже думал - может, это на самом деле Господь, тем более что...
[Пауза.]
АВРААМ: Что "тем более"?
ИСААК: Тем более, папа, что я уже не такой маленький, как ты думаешь. Я уже знаю, что тетя Агарь - совсем мне не тетя, а сын ее Измаил - это твой первый сын и мой родной брат. Ведь верно?
АВРААМ: Кто тебе такое сказал?
ИСААК: Ну, здравствуй, папа. Об этом же все соседи знают, тоже мне секрет. И потом, я еще кое-об чем знаю...
[Пауза.]
АВРААМ: Ну! Говори же!
ИСААК: То, что мама моя - твоя родная сестра по отцу, и женился ты на ней не потому, что ее любил, а потому, чтобы наследство не дробить. Что, скажешь, неправда?
[Пауза.]
АВРААМ: К сожалению, сынок, все это чистая правда.
Да, ты уже достаточно взрослый, и тебе можно рассказать обо всем. Мама твоя была тогда девицей уже не первой молодости, да еще и с ужасно скверным характером, и везде успела показать себя с плохой стороны. Красивая она была, это да, этого у ней не отнимешь. Но, если бы я был хоть немножечко при деньгах, я бы ни за что на ней не женился, тем более что мы вместе росли, и я же знал ее всю как облупленную. Мало того: я даже тогда не собирался на ней жениться, когда отец уже поделил между нами наследство, и мне досталось всего ничего. Она сама затащила меня к себе в постель, а потом и говорит: ой, у меня будет маленький. Я и поверил; но только ждать этого маленького пришлось лет семьдесят, а если бы Господь не вмешался, так она бы, наверное, и до сих пор бесплодная ходила...
Боже мой! Первое время как мы с ней жили, я думал, я вообще чокнусь! Она же все деньги сразу захапала, сама хозяйство вела, сама рабов покупала, слуг и пастухов нанимала, по пастбищам ездила - ну, скажи мне, сынок, годится ли женщине по пастбищам ездить? А потом мы в Египет перебрались, жить стало как-то полегче - так она вообще с рельсов сошла, стала на людях без покрывала появляться, и доигралась, что забрали ее к фараону в наложницы; спасибо еще, Бог помог ее оттуда вызволить... И при всем при этом ревновала меня к каждой юбке, недели без скандала не проходило.
Или же взять вот эту историю с тетей Агарью... Опять же тут все из-за твоей мамы: я, говорит, бесплодная, хочу, говорит, ребеночка, купи мне, говорит, рабыню, пусть для меня ребеночка родит. Сама же эту рабыню выбрала - черную, тощую, такую, чтобы не на что глянуть. Вот так, сынок, и появилась у нас твоя тетя Агарь. И что ты думаешь: как только она забеременела - начала мама ее ко мне ревновать, и так над ней измывалась, что бедная Агарь от нас сбежала. Хорошо хоть, Господь послал к ней своего ангела, уговорил ее вернуться, а то я даже не знаю, как бы оно обернулось.
[Пауза.]
И ты, конечно, теперь подумаешь, что я Измаила люблю больше чем тебя, и сплю и вижу, как бы ему наследство оставить. И что все это жертвоприношение - только повод, чтобы от тебя избавиться, да?
ИСААК [неуверенно]: А разве не так?
АВРААМ: Конечно же, не так. Потому что на самом деле никого я не люблю, кроме Господа Бога моего! Ни тебя, ни Сарру, ни Агарь, ни Измаила, ни Лота - одного только Господа люблю я всем сердцем своим! Только Его голос дарует мне блаженство, ни с чем не сравнимое; только с Ним я постигаю, что я Че-лов-век; что я создан по образу и подобию Его, и разум мой - малая частица Небесного Света, и душа моя - малая частица Духа Святого. [Увлекается собственной речью. ИСААК, заметив это, начинает собирать пожитки.]
И что же делать мне среди вас, с моим разумом и моей душой, как же любить мне вас, мелкие, глупые, жадные зверушки? ЧтО для вас разум? Орудие среди орудий, используемых для пропитания вашей плоти! ЧатО для вас душа? Когда вы голодны, вы не помните о ней, когда же насытитесь - забываете о ней! О плоти все ваши заботы, и нет у вас других забот. Вам ли слышать Бога? вам ли понять смысл Его речей? Вы боитесь его, ибо он силен и грозен; вы предлагаете ему ваши смехотворные жертвы и просите у него побольше серебра и мяса, защиты от болезней и избавления от врагов. Что ж, Богу нетрудно исполнить все ваши желания; и сотой доли от тысячной доли Его могущества достанет для того, чтобы вы получили то, о чем вы просите. Но вот Он глядит на вас - и тесно душе Его; он говорит вам свое Слово - и вы затыкаете уши и в страхе бежите от лица Его. Для того ли создавал Он вас разумными; для того ли наделял вас душой? Опомнитесь! ведь вы не скот среди скотов земных! по Своему ведь образу и подобию сотворил Он вас!
Смотрите: вот я, Авраам Еврей из Ура Халдейского, приобрел богатства и зЕмли, и скот мой размножился весьма, и родил я двух сыновей - и лишь о том моя радость, что Господь счел меня достойным и наградил всеми этими благами. Но, даже если бы Он не дал мне ничего из этих благ, или же отобрал у меня все, что я имею - ни на минуту не пожалел бы я об утраченном. Ибо Господь избрал меня в собеседники, и говорил со мной, и наставлял меня; и познал я блаженство веры, и силу покорности, и тайный смысл жертвоприношения. И я счастлив! - слава тебе, Господи! - я счастлив, что жизнь моя прошла в общении с Тобой, и что Ты не разочаровался во мне!
[Оборачивается к ИСААКУ.]
На тебя же, Исаак, я возлагал большие надежды, но ты не оправдал их. В эти дни испытывал нас Господь - но ты не выдержал испытания; ты убоялся, а, убоявшись, задумался и усомнился. Сила твоя и хитрость спасли тебе жизнь - но что проку тебе в этой жизни, ежели отвернется от тебя Господь?
ИСААК: Папа, так ты точно можешь быть уверен, что это говорил именно Господь? Если ты точно уверен, так вот [протягивает АВРААМУ нож] возьми, зарежь меня и спалИ вообще, к чертовой матери. Только что ты потом маме скажешь?
[АВРААМ молчит.]
Знаешь что, папа? Пошли наверное, отсюда, а то через часик такая жарища начнется, просто не дай Бог... Пошли, ладно? А за Бога ты мне все по дороге расскажешь.
АВРААМ: Пошли.
[Уходят за кулисы. Некоторое время на сцене пусто, затем в зале понемногу загорается свет. На сцену выходят рабочие сцены и начинают разбирать декорации. Зрители понемногу начинают вставать. Вдруг на сцену выходит архангел УРИИЛ; на плечах у него лежит живой ягненок. Он оглядывается по сторонам, явно ища АВРААМА.]
УРИИЛ: Авраам! Авраам!
Эй, люди! Вы не видали тут старика с пацаном таким, лет, наверное, шестнадцати? Я тут им должен кое-что передать, куда они подевались? [Пристает с расспросами к рабочим сцены, пока один из них не показывает ему, куда ушли АВРААМ и ИСААК. После этого УРИИЛ быстрым шагом уходит за ними следом.]
